Литературные аллюзии автомобилестроения и автомобилизации страны
Юрий Левинг, исследователь жизни и творчества Владимира Наокова отмечает в своем исследовании большую склонность писателя к «поэтике русского урбанизма». «В поэзии автомобильная поездка сразу оказалась окружена аурой катастрофизма. Авто, как правило, ассоциировалось с необузданной, стихийной силой... Автомобиль навлекал смерть, которая немедленно становилась публичным достоянием (и литератора)». К таким писателям, как известно, относится итальянский футурист Филиппо Томмазо Маринетти и его русские современники Валерий Брюсов и Владислав Ходасевич. Все они выражали притягательную способность автомобиля бросать вызов смерти, но и причинять ее.
Для юного Володи Набокова, с детства принадлежавшего к высшему обществу Санкт-Петербурга, автомобили являлись символом смерти. Его семья владела несколькими машинами. В то время как большинство его одноклассников добиралось до школы на трамвае, шофер в ливрее привозил туда Володю на шикарном авто. Для семейной поездки на дачу под Вырой выбирали красный автомобиль с красными же кожаными сиденьями, который мог развивать скорость до 100 км/ч. Набоков тепло вспоминал также желто-синий лимузин, в котором Колетт, его первая возлюбленная, прибыла из Парижа в Биарриц в 1909 г. Левинг считает, что автомобили из детства Набокова «...становятся соединяющим звеном между автобиографической и художественной прозой» и что в отличие от боли изгнания комфорт и радость от поездок на авто он воспринимал как часть неразрывной связи с Россией. В этом смысле 1915 г., когда Набокову исполнилось шестнадцать лет стал переломным.
Это случилось тогда, когда их шофер, Пирогов, который покинул царскую службу («оттого, что не хотел быть ответственным за любой мотор, который ему не нравился»), был призван в армию, и его сменил «корявый, кривоногий, черный, с каким-то диким выражением желтых глаз. Цыганов, бывший гонщик». В тот год молодой Набоков совершил свое первое и последнее самостоятельное путешествие на автомобиле; он запрыгнул туда, когда Цыганов случайно оставил машину на холостом ходу, и тут же угодил на нем в кювет.
Два года спустя, невзирая на протесты Набокова-старшего, Цыганов решил спасти своего любимца «уолсели» от армейской мобилизации, разобрав его и спрятав детали в укромном месте. Набоков вспоминает, что его отец, Владимир Дмитриевич, возможно, отдач бы шофера под суд, «если бы не помешали более важные события». Другой автомобиль Набоковых принимал или почти принимал участие в революционных событиях. Это был «бенц», который требовал у Владимира Дмитриевича Александр Керенский, искавший способ покинуть Зимний дворец во время Октябрьской революции. Дело в том, что накануне ночью большевики отобрали все автомобили, находившиеся в распоряжении Временного правительства. Известный кадет, занимавший в этом правительстве ряд важных постов, отец Набокова сочувствовал положению Керенского, но отказался отдать ему свой автомобиль, утверждая, что машина «слаба и стара и едва ли годится для предполагаемой цели».
Очевидно, это было 7 ноября, в тот самый день, когда премьер-министр Керенский бежал на машине, принадлежащей сотруднику американского посольства, то есть в «американском автомобиле, под прикрытием американского флага». В тот же день Джон Рид и Луиза Брайант прибыли в Зимний дворец, ища встречи с Керенским, но им сообщили, что он убыл на фронт, добавив при этом: «И, знаете, ему не хватило газолину для автомобиля. Пришлось занять в английском госпитале», Позже Рид узнал: той же ночью Керенский прибыл в Гатчину. На следующий день автомобиль с Керенским приехал в Лугу, в 149 километрах к юго-западу от столицы, где «он был хорошо принят солдатами размещенных там батальонов смерти.
Вспоминая об этом, Брайант сообщает, что машина, везшая «Антонова» (Владимира Антонова-Овсеенко, комиссара, который возглавил штурм Зимнего дворца), сломался по пути в Пулково, где несколько сот рабочих отрыли окопы и ждали казаков. Антонов и его попутчики пытались реквизировать автомобиль, за рулем которого сидел солдат, но «солдат не имел уважения к властям». «Хоть бы вы были сам дьявол, мне все равно! — с жаром ответил солдат. — Эта машина принадлежит первому пулемётному полку, и мы везем в ней боеприпасы. Не видать вам этой машины. В этом случае также можно говорить о связи между автомобилем и гибелью Временного правительства.
Для юного Володи Набокова, с детства принадлежавшего к высшему обществу Санкт-Петербурга, автомобили являлись символом смерти. Его семья владела несколькими машинами. В то время как большинство его одноклассников добиралось до школы на трамвае, шофер в ливрее привозил туда Володю на шикарном авто. Для семейной поездки на дачу под Вырой выбирали красный автомобиль с красными же кожаными сиденьями, который мог развивать скорость до 100 км/ч. Набоков тепло вспоминал также желто-синий лимузин, в котором Колетт, его первая возлюбленная, прибыла из Парижа в Биарриц в 1909 г. Левинг считает, что автомобили из детства Набокова «...становятся соединяющим звеном между автобиографической и художественной прозой» и что в отличие от боли изгнания комфорт и радость от поездок на авто он воспринимал как часть неразрывной связи с Россией. В этом смысле 1915 г., когда Набокову исполнилось шестнадцать лет стал переломным.
Это случилось тогда, когда их шофер, Пирогов, который покинул царскую службу («оттого, что не хотел быть ответственным за любой мотор, который ему не нравился»), был призван в армию, и его сменил «корявый, кривоногий, черный, с каким-то диким выражением желтых глаз. Цыганов, бывший гонщик». В тот год молодой Набоков совершил свое первое и последнее самостоятельное путешествие на автомобиле; он запрыгнул туда, когда Цыганов случайно оставил машину на холостом ходу, и тут же угодил на нем в кювет.
Два года спустя, невзирая на протесты Набокова-старшего, Цыганов решил спасти своего любимца «уолсели» от армейской мобилизации, разобрав его и спрятав детали в укромном месте. Набоков вспоминает, что его отец, Владимир Дмитриевич, возможно, отдач бы шофера под суд, «если бы не помешали более важные события». Другой автомобиль Набоковых принимал или почти принимал участие в революционных событиях. Это был «бенц», который требовал у Владимира Дмитриевича Александр Керенский, искавший способ покинуть Зимний дворец во время Октябрьской революции. Дело в том, что накануне ночью большевики отобрали все автомобили, находившиеся в распоряжении Временного правительства. Известный кадет, занимавший в этом правительстве ряд важных постов, отец Набокова сочувствовал положению Керенского, но отказался отдать ему свой автомобиль, утверждая, что машина «слаба и стара и едва ли годится для предполагаемой цели».
Очевидно, это было 7 ноября, в тот самый день, когда премьер-министр Керенский бежал на машине, принадлежащей сотруднику американского посольства, то есть в «американском автомобиле, под прикрытием американского флага». В тот же день Джон Рид и Луиза Брайант прибыли в Зимний дворец, ища встречи с Керенским, но им сообщили, что он убыл на фронт, добавив при этом: «И, знаете, ему не хватило газолину для автомобиля. Пришлось занять в английском госпитале», Позже Рид узнал: той же ночью Керенский прибыл в Гатчину. На следующий день автомобиль с Керенским приехал в Лугу, в 149 километрах к юго-западу от столицы, где «он был хорошо принят солдатами размещенных там батальонов смерти.
Вспоминая об этом, Брайант сообщает, что машина, везшая «Антонова» (Владимира Антонова-Овсеенко, комиссара, который возглавил штурм Зимнего дворца), сломался по пути в Пулково, где несколько сот рабочих отрыли окопы и ждали казаков. Антонов и его попутчики пытались реквизировать автомобиль, за рулем которого сидел солдат, но «солдат не имел уважения к властям». «Хоть бы вы были сам дьявол, мне все равно! — с жаром ответил солдат. — Эта машина принадлежит первому пулемётному полку, и мы везем в ней боеприпасы. Не видать вам этой машины. В этом случае также можно говорить о связи между автомобилем и гибелью Временного правительства.
Похожие объявления / новости
